О ВОСЬМИ ЧАСТЯХ СЛОВА

Грамматический трактат, восходящий, вероятно, к XIV в., 1-е из сохранившихся грамматических сочинений на слав. языке, оказавшее определяющее влияние на развитие славяно-рус. грамматической мысли. В рукописной традиции с рубежа XV и XVI вв. трактат стал приписываться прп. Иоанну Дамаскину и нередко в рукописных сборниках сопровождался конвоем из сочинений этого отца Церкви. С XVI в. копиисты, а вслед за ними и исследователи XIX в. начали приписывать его перевод с греч. языка на славянский Иоанну Экзарху Болгарскому (обзор мнений исследователей XIX в. см.: Малинин. 1883). В настоящее время ни одна из этих атрибуций не имеет сторонников. Большинство исследователей разделяют т. зр., впервые высказанную прот. А. В. Горским, К. И. Невоструевым (Горский, Невоструев. Описание. Отд. 2. Ч. 2. С. 312) и обоснованную В. Ягичем (Ягич. 1885/1895. С. 344-365), согласно которой этот древнейший слав. грамматический текст возник в сер. XIV в. в Сербии. Также общепринятым считается мнение прот. Горского, Невоструева и Ягича о том, что трактат «О в. ч. с.» представляет собой перевод-компиляцию из неск. греч. трудов по грамматике, вероятно, из многочисленных позднейших комментариев разных авторов к «Грамматическому искусству» Дионисия Фракийского.

Укоренившиеся в науке представления о трактате были подвергнуты пересмотру в кон. XX в. в свете результатов новейших изысканий в области истории слав. книжности и истории греч. грамматической традиции. Установление тесных текстуальных связей трактата «О в. ч. с.» с младшим слав. переводом XIV в. «Изложения правой веры» прп. Иоанна Дамаскина позволило Х. Кайперту атрибутировать перевод грамматического сочинения тому же кругу переводчиков, в к-ром был выполнен перевод «Изложения...». Такая атрибуция в свою очередь дала основание Кайперту подвергнуть сомнению тезис о серб. происхождении трактата и высказать предположение о его создании в одном из монастырей на горе Афон.

Устоявшееся мнение о трактате как о компиляции, восходящей к Грамматике Дионисия Фракийского и его комментаторам, было критически переосмыслено Б. М. Никольским. Он установил, что основная часть трактата представляет собой не компиляцию, а единый текст, в основе которого лежит греч. грамматическое сочинение XII-XIII вв., ориентированное на учение Аполлония Дискола. О зависимости трактата «О в. ч. с.» от теории Аполлония Дискола свидетельствует, в частности, наличие уникальных параллелей, к-рые не встречаются в др. греч. грамматических сочинениях (напр., отличающийся от обычного древний порядок падежей, в к-ром винительный предшествует дательному; трактовка рода и залога как первичных категорий имени и глагола; трактовка залога не только как категории глагола, но и как отношения между субъектом и объектом в высказывании; отождествление наклонения с типом высказывания и др.). В трактате Никольский обнаружил всего 5 небольших интерполяций (объемом от 1 до 5 строк), которые представляют собой цитаты из слав. перевода греч. грамматического сочинения, восходящего к Грамматике Дионисия Фракийского - элементарному школьному учебнику, и служат своего рода «маркой жанра» (Никольский. 1995. С. 18).

Введение к трактату «О в. ч. с.» содержит обоснование необходимости изучения «частей слова» (частей речи) и перечень 8 частей речи, к которым относятся имя, «речь» (глагол), причастие, различие, местоимение, предлог, наречие, союз. Далее дается описание имени, глагола, причастия и различия. Описание включает определение части речи и характеристику ее «последующих» (в совр. терминологии - основных грамматических и словообразовательных категорий и лексико-грамматических разрядов). Большинство представленных в трактате дефиниций частей речи и их «последующих» являются остенсивными, состоящими в непосредственном указании на языковое явление, к к-рому относится термин, но не объясняющими его.

Самое важное место в системе частей речи занимает имя, поскольку оно обозначает участника действия «страждущего или действующаго» (пассивного или активного) и выступает в роли «основания». Остальные части речи следуют за именем, т. к. они являются лишь его «оглаголаниями» (греч. κατηγορία). Имена делятся на «собные» и «общие» (собственные и нарицательные) и имеют 3 рода (мужской, женский, средний), 3 числа (единственное, двойственное, множественное) и 5 «падений» (падежей) (правый (именительный), родный (родительный), виновный (винительный), дательный, звательный). Также имена классифицируются по своему «начертанию» (морфемной структуре) на простые (напр., Петр), сложные (напр., Доброслав), пресложные (напр., благовестник) и по «виду» (производности-непроизводности и типу производящей основы). Основным «оглаголанием» имени является глагол, выражающий активность или пассивность действия. Глагол обладает грамматическими категориями изложения (наклонения), залога, числа, лица, времени, супружества (спряжения) и словообразовательными категориями вида и начертания. Причастие трактуется как гибридная часть речи, наделенная «последующими» категориями имени (род и падеж) и глагола (залог, время, спряжение), а также общими категориями числа, вида и начертания.

Понятие о «различии», к-рое позже войдет во все грамматики церковнослав. языка (в «Адельфотес», Грамматику Лаврентия Зизания 1596 г. (см. в ст. Зизании), во 2-е изд. Грамматики Мелетия (Смотрицкого) 1648 г.), появилось в результате стремления найти в слав. языке соответствие греч. члену (ἄρθρον), что объясняется присущим тому времени универсализмом представлений о языке - убеждением в тождественности грамматического устройства разных языков. При этом в трактате особо оговаривается несходство слав. и греч. «различия»: «различия в еллинском языце многа суть, в славеньском же множае сих ихже рехом не вмещаются» (цит. по: Ягич. 1885/1895. С. 342). В качестве аналога греч. члена - слав. «различия» - выступают местоимения     имеющие категории рода, числа и падежа. В зависимости от позиции по отношению к определяемому имени «различия» разделяются на «предчинные» (в препозиции) и «подчинные» (в постпозиции).

Т. о., трактат «О в. ч. с.» давал достаточно общую, но вместе с тем целостную и четкую картину грамматического устройства языка. Последующие грамматики церковнослав. языка не опровергали, а уточняли, конкретизировали и разъясняли заданную в нем грамматическую схему. В трактате были заложены основы слав. лингвистической терминологии, к-рая создавалась преимущественно в результате перевода или калькирования греч. терминов: ср. часть слова - μερῶν τοῦ λόγον, род - γένη, вид - εἴδη, число - ἀριθμός и т. д. Большинство лингвистических терминов, существующих в науке по сей день, впервые появляются на слав. языке именно в этом сочинении.

Известно 69 списков трактата, 2 из к-рых, древнейшие, являются южнославянскими (сербскими) (РНБ. Гильф. № 84, сер. XIV в.- изд.: Weiher. 1977; Ath. Chil. 463, посл. четв. XV в.- изд.: Дучић. 1884 и Ягич. 1885/1895. С. 328-334); все остальные списки XV-XIX вв.- восточнославянские (их обзор см.: Левшина. 1999). Середину XV в.- время, которым датируется старейший восточнослав. список - РНБ. Кир.-Бел. № 10/1087, можно считать временем появления трактата на Руси (др. список XV в.- ГИМ. Барс. № 90; изд.: Жуковская. 1982). В восточнослав. списках текст трактата был подвергнут переработке, свидетельствующей о стремлении привести данные языка-объекта в соответствие с нормами церковнослав. языка рус. извода: нек-рые специфические сербизмы были заменены церковнослав. формами (напр., вместо серб. формы буд. сложного    дается форма   ) (Кузнецов П. С. У истоков рус. грамматической мысли. М., 1958. С. 5-6). Известны также неск. вопросно-ответных, катехизисных редакций трактата: «Что есть осмь частей слова», «Преподобнаго и богоноснаго отца нашего Иоанна Дамаскина сказание о осми честех слова по вопросом ответы», «Святаго Иоанна Дамаскина о осми частех слова, елика пишем и глаголем. Частеи осмь с толкованием» (изд.: Ягич. 1885/1895. С. 749-751, 759-767; Кузьминова. 2002. С. 139-152) и кратких редакций: «От книги святаго Иоанна Дамаскина о осми частех слова вкратце понужная избрана зде», «Буквы неизследованнаго разума имен» (изд.: Ягич. 1885/1895. С. 752-758). К трактату «О в. ч. с.» восходят небольшие статьи об отдельных частях речи или о грамматических категориях: «А се сказанием трием частем слова, оставшим от осмии частеи слова» (изд.: Там же. С. 768-778; Жуковская. 1982; Кузьминова. 2002. С. 133-138), «Написание о падениях с тонкословием. Извитие словес от осмочастнаго разумениа» (изд.: Ягич. 1885/1895. С. 768-778). Редакции трактата, как и восходящие к нему статьи, представляют собой шаги на пути осмысления грамматического строя языка. Одни из них содержали более детальную разработку тех или иных частей речи или грамматических категорий (напр., описание местоимения, наречия, союза и предлога в ст. «А се сказанием трием частем слова, оставшим от осмии частеи слова», определение семантики падежа в ст. «Написание о падениях с тонкословием…»), в других совершенствовались способы представления лингвистической информации (использование таблиц-видеограмм в ст. «Что есть осмь частей слова») и др. В 1586 г. трактат «О в. ч. с.» был подготовлен к изданию членами Острожского ученого кружка кн. Константина Константиновича Острожского и издан в Вильно под названием «Кграмматыка словеньска языка».

Грамматический аппарат, разработанный в трактате, был задействован почти во всех известных сочинениях, посвященных описанию и нормализации церковнослав. языка вплоть до сер. XVIII в.: в статьях, приписываемых прп. Максиму Греку, в Букваре Ивана Фёдорова 1574 г., в трактатах, содержащих обоснование принципа антистиха, - «О множестве и единстве», «Сила существу книжнаго писания» и др., в грамматических словарях или «словарях трудностей» церковнослав. языка «Буковница» Герасима Ворбозомского и «Книга, глаголемая Буквы граммотичнаго учения», в грамматических трудах Ф. П. Поликарпова-Орлова 20-х гг. XVIII в., в «Грамматике беседословной» Ивана Иконника 1733 г. и др. Даже после появления первых печатных грамматик церковнослав. языка Лаврентия Зизания (Вильно, 1596) и Мелетия (Смотрицкого) (Евье, 1619) в Московской Руси до 2-й пол. XVII в. трактат «О в. ч. с.» рассматривался как наиболее авторитетный источник, по отношению к которому все остальные филологические труды воспринимались как вторичные. По модели, заданной в трактате, был подвергнут переработке текст Грамматики Лаврентия Зизания в ее великорусских рукописных версиях XVII в. «Осмочастием» руководствовались и справщики Московского Печатного двора, готовившие 2-е изд. Грамматики Мелетия (Смотрицкого) 1648 г. В соответствии с системой частей речи, заданной в трактате, они отказались от введенного Мелетием (Смотрицким) междометия, кодифицировав вместо него «различие». О безусловной приверженности московских справщиков грамматической систематике и терминологии трактата «О в. ч. с.» свидетельствуют и новые разделы, включенные ими в текст Мелетия (Смотрицкого): предисловие, сводная таблица именных окончаний перед парадигмами склонения и грамматический разбор «по осмочастному разуму» всех словоформ в молитвах «Царю небесный» и «Отче наш».

Исключительный авторитет трактата «О в. ч. с.» в славянской правосл. книжности был обусловлен не только его содержательностью, но и принятой в рукописной традиции его атрибуцией прп. Иоанну Дамаскину. Отношение к трактату как к богословско-догматическому сочинению правосл. святого делало его «грамматическим каноном православия» (Мечковская. 1984. С. 36). Производные от названия трактата слова и выражения: «осмочастие», «осмочастный разум», «осмочастное учение», получив терминологический статус, по меньшей мере до 2-й пол. XVII в. употреблялись в значении «описание грамматического устройства языка», в то время как «грамматикой» в букв. соответствии с этимологией этого слова (грамматика - γραμματική от γράμμα - буква, написание) называлась наука о письме, графическая и орфографическая «премудрость». Ссылки на «осмочастие», «осмочастный разум», «осмочастное учение» использовались в качестве аргументов в богословско-филологических спорах, отступления от его грамматической схемы могли трактоваться как ересь.